Что творилось в его мастерской, что он писал, как работал, о чем думал, знали только близкие. Скрытность? Нет, просто удивительная по нашим временам, непостижимая скромность настоящего художника. При том что он всегда находился среди людей — преподавал долгие годы в Академии художеств и студенты его очень любили. Он был завкафедрой рисунка, и неспроста — его рисунок совершенен. Картины Вагаршака — любая из них — завораживали не только неискушенного зрителя, но и коллег, посвященную публику. Они могли нравится или нет — это другой вопрос, но они манили, притягивали к себе, втягивали в свое пространство, думаю, каждого. У Вагаршака, Ваго, как звали его близкие, был совершенно иной взгляд на мир, чем у всех остальных. Это был взгляд немного отстраненного философа, которому удалось хотя бы чуть-чуть оторваться от суетной жизни. И даже намного. Причем без напряжения. Естественно. Поэтому даже обычный натюрморт превращался у него в мощный образ, в ряд неких совершенных и вечных символов. Груши, гранаты, чеснок, лук, рыбы, тыква, виноград и, наконец, излюбленные им орехи — целые или расколотые. Не орех, а некий замкнутый миниатюрный, но сложный мир. Окружающий мир, в том виде, который существует, интересовал его как художника немного. Только как точка опоры. Как источник информации. Остальное было его. Как трансформировать предметы, явления — это было уже его личным делом. Эту модель художнического поведения он избрал в самом начале творческого пути и никогда уже ее не менял. 
Вагаршак в качестве источника вдохновения часто избирал мотивы из произведений старых и новых классиков, что тоже вполне приемлемо. Он ведь не срисовывал с них, а создавал абсолютно новую вещь. Даже не “римейк”. Леонардо, Веласкес, Хальс, другие мастера, точнее — их произведения; Леда, Св.Себастьян... Трансформировал он их изящно, виртуозно, тактично... Он вообще любил всяческие трансформации и метаморфозы. Очевидно, в корне всего была неудовлетворенность нынешними вещами и прочим миром. А может, и нет. В экспозиции представлены и некоторые его метафизические картины. Метафизика по советским еще меркам — страшная штука, поскольку противоречит диалектике. Нечто совсем отвлеченное, идеалистическое, а потому якобы реакционное. Ваго, естественно, смешно и говорить, так не считал — это видно по работам. Ничего, разумеется, отвлеченного, тем более идеалистического. Просто совсем иное. Мир, где все немного или много не так, как мы привыкли. Многослойный. В сущности таков мир, изображенный художником, умозрительный, но не скучный. Нескучны и метаболистические работы. Метаболизм — это обмен веществ. У Вагаршака, к примеру, это слитые воедино предметы в натюрморте. Что и как — знал только он. Зрителю же остается только дивиться новым образованиям, созданным воображением художника. За всеми этими трансформациями, метафизикой и метаболизмом кроется сюрреализм в версии Вагаршака Арамяна, очень органичный. Таинственный, сложный, глубокий, царапающий душу, и грустный, как весь сюрреализм в целом. Но как все виртуозно написано, как скомпоновано — ничего лишнего и, главное, со вкусом. В этом-то, думается, главное отличие его работ от сюрреалистов всех стран, часто срывающихся в безвкусие и какой-то ожесточенный, даже агрессивный драматизм. Вагаршак же был человеком добрейшим, тихим. Весь в себе. Углубленным. Этот отпечаток несут все его работы. Несколько застенчивая нешумность, нежелание, неумение идти по жизни и по искусству, толкаясь локтями, в конечном итоге стали невольной причиной только одной-единственной персональной выставки, к которой он так готовился и которую так и не увидел. 
Когда картины Вагаршака — тщательно отобранные, отлично обрамленные и красиво развешенные — предстали в массиве в едином пространстве, стало очень горько и обидно, что мы, все художественное сообщество как-то недооценили, прозевали его искусство. Не воздали должного. Не говорю об отношении близких и некоторых друзей. Как-то все нескладно получилось... Очень досадно. После этой выставки все должно измениться, и работы Вагаршака Арамяна, без сомнения, найдут свое место в армянском арт-пространстве. И это будет совершенно диалектично. 

/Новое время/ Карен Микаелян

« Предыдущая новость Все Новости Армении и Арцаха Следующая новость »